Неточные совпадения
Тит Никоныч был джентльмен по
своей природе. У него было тут же, в губернии, душ двести пятьдесят или триста — он хорошенько не знал, никогда в имение не заглядывал и предоставлял крестьянам делать, что хотят, и платить ему оброку, сколько им заблагорассудится. Никогда он их не поверял.
Возьмет стыдливо привезенные деньги, не считая, положит в бюро, а мужикам махнет рукой, чтоб ехали, куда хотят.
— Мне не нравится в славянофильстве учение о национальной исключительности, — заметил Привалов. — Русский человек, как мне кажется, по
своей славянской
природе, чужд такого духа, а наоборот, он всегда страдал излишней наклонностью к сближению с другими народами и к слепому подражанию чужим обычаям… Да это и понятно, если
взять нашу историю, которая есть длинный путь ассимиляции десятков других народностей. Навязывать народу то, чего у него нет, — и бесцельно и несправедливо.
И остается непонятным, откуда личность
возьмет силы противопоставить
свою свободу власти
природы и общества, власти детерминизма.
Мать держала ее у себя в девичьей, одевала и кормила так, из сожаленья; но теперь, приставив
свою горничную ходить за сестрицей, она попробовала
взять к себе княжну и сначала была ею довольна; но впоследствии не было никакой возможности ужиться с калмычкой: лукавая азиатская
природа, льстивая и злая, скучливая и непостоянная, скоро до того надоела матери, что она отослала горбушку опять в девичью и запретила нам говорить с нею, потому что точно разговоры с нею могли быть вредны для детей.
— А именно — например, Лоренцо, монах, францисканец, человек совершенно уже бесстрастный и обожающий одну только
природу!.. Я, пожалуй, дам вам маленькое понятие, переведу несколько намеками его монолог… — прибавил Неведомов и, с заметным одушевлением встав с
своего дивана,
взял одну из книг Шекспира и развернул ее. Видимо, что Шекспир был самый любимый поэт его.
От
природы характера веселого, восприимчивого в высшей степени и легкомысленного, она вначале кое-как еще переносила
свою горькую участь и даже могла подчас и смеяться самым веселым, беззаботным смехом; но с годами судьба
взяла наконец
свое.
Простодушная Аксинья Степановна без намеренья выболтала ей, что хозяйка с умыслом не
взяла предосторожностей от крыс, и молодая женщина, удержавшись от вспышки в доме
своей недоброхотки, не совладела с
своей вспыльчивой
природой: она позабыла, что в карете сидит Параша, позабыла, что Александра Степановна родная сестра Алексею Степанычу, и не поскупилась на оскорбительные выражения.
Угадывая инстинктом
природу молодой страсти
своего возлюбленного, Ольга Федотовна не решилась ни на какие прямые с ним откровенности. Она правильно сообразила, что этим она его не
возьмет, и обратилась к хитрости, к силе
своих чар и
своего кокетства.
«Ну, что графиня D.?» — «„Графиня?“ она, разумеется, с начала очень была огорчена твоим отъездом; потом, разумеется, мало-по-малу утешилась и
взяла себе нового любовника; знаешь кого? длинного маркиза R.; что же ты вытаращил
свои арапские белки? или всё это кажется тебе странным; разве ты не знаешь, что долгая печаль не в
природе человеческой, особенно женской; подумай об этом хорошенько, а я пойду, отдохну с дороги; не забудь же за мною заехать».
И я тем более убежден в этом, так сказать, подозрении, что если, например,
взять антитез нормального человека, то есть человека усиленно сознающего, вышедшего, конечно, не из лона
природы, а из реторты (это уже почти мистицизм, господа, но я подозреваю и это), то этот ретортный человек до того иногда пасует перед
своим антитезом, что сам себя, со всем
своим усиленным сознанием, добросовестно считает за мышь, а не за человека.
Карета въехала во двор и остановилась у подъезда. Мы вышли из нее. Дождь уже прошел. Громовая туча, сверкая молниями и издавая сердитый ропот, спешила на северо-восток, всё более и более открывая голубое, звездное небо. Казалось, тяжело вооруженная сила, произведя опустошения и
взявши страшную дань, стремилась к новым победам… Отставшие тучки гнались за ней и спешили, словно боялись не догнать…
Природа получала обратно
свой мир…